П. О. КАРЫШКОВСКИЙ
ОБ ИЗОБРАЖЕНИИ ОРЛА И ДЕЛЬФИНА НА МОНЕТАХ СИНОПЫ, ИСТРИИ И ОЛЬВИИ.Еще на заре нумизматической науки было подмечено удивительное сходство одного из главных монетных типов трех причерноморских колоний Милета — Истрии, Синопы и Ольвии. Таким общим типом является изображение орла, держащего в лапах дельфина. Еще сто лет назад было установлено, что на монетах представлена охота морского орла (Haliaetus albicilla —орлан белохвост), сильного и смелого хищника, действительно нападающего при случае на молодых или больных дельфинов. Верное описание монетного изображения и правильная констатация того, что
оно не является плодом свободной игры художественной фантазии, а представляет собой священный городской символ или герб, не привели, однако, к раскрытию его смысла, а само появление одинаковой по содержанию, хотя и различной по оформлению эмблемы в трех независимых и разделенных немалыми расстояниями полисах объяснялось обычно простым заимствованием.
В каждом из центров своего распространения занимающая нас эмблема имела свои особенности и свою историю. В Синопе орел изображен в момент нападения — он еще не успел сложить крылья. Одно из них располагается параллельно корпусу и из-за него выступают плечевая часть и концы маховых перьев второго крыла, слегка наклоненного вперед. На ранних драхмах тела птицы и дельфина плотные, тяжеловесные, корпус орла изогнут, крылья распущены, хвост направлен книзу, но в одних случаях шея почти выпрямлена, а в других наклонена так, что клюв касается спины дельфина. Вся сцена трактуется реалистически, стилизация проявляется лишь в том, что изображение дано строго в профиль влево, а хвостовой плавник дельфина слишком резко отогнут кверху. Такое изображение сохраняется в Синопе в течение нескольких десятилетий без существенных изменений, только орел становится менее массивным, а хвост дельфина плавно приподнимается. В дальнейшем на драхмах с именем сатрапа Датама и одновременных городских эмиссиях изображение становится схематичнее, тело орла утоньшается и выпрямляется, хвост дельфина раздваивается и напоминает по виду клешню. На более поздних городских монетах и одновременных выпусках с написанными арамейским алфавитом именами сатрапов эта эволюция завершается — тонкий, стреловидный корпус птицы с неестественно узким хвостом вытягивается параллельно дельфину, хвост которого либо по-прежнему стилизуется в виде клешни, либо оканчивается обращенной кверху развилкой. Этот тип обнаруживает черты стилистической деградации не только на многочисленных варварских подражаниях, но и среди драхм с арамейскими надписями, нарушаются пропорции, крылья орла безжизненно размещаются у самого тела и т. п.
Изображение орла и дельфина было в Синопе не просто одним из монетных типов, но служило эмблемой города и в качестве таковой помещалось на бронзовых табличках гелиастов (рис. 1,3)а также широко использовалось при клеймении гончарных изделий (амфор, кровельной черепицы). В первом случае изображение принадлежит к раннему типу, хоть и не к первым его образцам. Керамические клейма также воспроизводят сравнительно ранний тип — орел и дельфин массивны, корпус птицы изогнут, клюв лишь изредка прикасается к дельфину (рис. 1, 1), а иногда даже высоко поднят над ним (рис. 1, 2).
Истрийские резчики монетных штемпелей как бы стремятся представить следующий момент схватки орла и дельфина — птица успела сложить крылья и наносит своей добыче удары клювом. На самых ранних серебряных монетах массивный орел с веерообразным хвостом низко склонился над миниатюрным дельфином, позже последний изображается крупнее, а птица еще ниже наклоняется к нему, так что ось ее тела располагается почти точно по диагонали вдавленного квадрата, в ко тором размещена эта сцена. В дальнейшем сюжет трактуется более натуралистично — орел утрачивает связанность и то заносит голову для удара, то клюет дельфина, хвост которого иногда стилизован в виде клешни, как на одновременных синопских драхмах. Наконец, на выпусках поздних серебряных монет, количественно увеличившихся, корпус орла обычно параллелен дельфину, тело которого изображается порой неестественно прямолинейным или, напротив, слишком согнутым. Оперение птицы передается грубее, чем в Синопе, а шея то находится почти па одной линии с туловищем, то выглядит непомерно длинной и манерно изогнутой. На меди эмблема первоначально следует более строгим образцам, а затем и в Истрии можно отыскать проявления той свободной, даже несколько небрежной трактовки, которая свойственна драхмам заключительных эмиссий .
Изображение орла и дельфина служило в Истрии, как и в Сипопе, эмблемой города, помещенной на свинцовых гирях (рис.1 6—8) и, что особенно важно,
мы находим ее над заголовком
одного из важнейших декретов (рис. 1, 4). Резчики лапидарных надписей воспроизводят и другой вид эмблемы, имеющий подчеркнуто геральдический характер,— орел пеподвижно стоит на дельфине, крылья его прижаты к корпусу, шея поднята, а голова повернута назад (рис. 1, 5). Такой тип известен и на монетах эллинистического времени. Наконец, на меди с изображением сидящего Аполлона и на некоторых мелких номиналах той же эпохи истрийские мастера помещают синопский тип эмблемы, эпизодически повторяющийся и в римское время.
В отличие от Синопы и Истрии изображение орла и дельфина в Ольвии известно только на монетах. Оно появляется во второй четверти V в. до н. э. на литых «ассах» и следует канонам архаического искусства. Орел с вытянутой шеей и распущенным хвостовым оперением с небольшим дельфином в лапах представлен в парящем полете вправо — крылья широко разведены в стороны, но поставлены перпендикулярно изображенному в профиль корпусу, так что кажутся вырастающими из спины и груди птицы. Такая условная схема летящей птицы вскоре перестала удовлетворять художественным запросам, и на рубеже V—IV вв. до н. э. при выпуске литых «ассов» меньшего достоинства и при последовавшей вскоре чеканке многочисленных разменных монет ольвийские мастера обратились к сипопскому и истрийскому типам городской эмблемы. При этом они довольно близко придерживались своих образцов — незначительные отклонения от изображений на драхмах Синопы при изготовлении «ассов» обусловлены техникой литья, а чеканенные монеты третьей четверти IV в. довольно точно повторяют изображения на тех драхмах с арамейскими надписями, на которых поднятые крылья орла неестественно тесно прижаты к телу птицы. Равным образом и несколько ранее,
еще во второй четверти IV в. до н. э., ольвиополиты без существенных изменений воспроизводили на своей меди основной истрийский тип эмблемы, характерный для драхм с буквенными обозначениями, и среди монет Ольвии можно отыскать почти все те варианты, которые отмечены выше на монетах Истрии,— орел со сложенными крыльями то держит голову поднятой, то клюет дельфина, причем шея птицы приобретает порой преувеличенную длину и изгиб, дельфин имеет или неестественно выпрямленный, или слишком изогнутый корпуси т. п. Эти различия проявляются в Ольвии не столь резко, как в Истрии, и к тому же ольвийские монетарии свободно ориентируют эмблему — среди синопских и истрийских монет только очень немногие изображают ее повернутой вправо, тогда как в Ольвии этому не придавали специального значения.
Синопский и истрийский типы эмблемы и впоследствии находят иногда место на серебряных и бронзовых монетах эллинистической Ольвии, но местные мастера не прекращают поисков ее оригинального художественного воплощения. На короткое время появляется тип орла с прижатыми к телу крыльями и высоко поднятой головой, но еще до этого ольвиополиты создают свой геральдический вариант эмблемы. Птица представлена стоящей в три четверти с гордо поднятой и повернутой назад головой, крылья ее полураспущены и разведены в стороны, заполняя все круглое монетное поле. Дельфин невелик, одна из широко разведенных лап орла часто опирается на конец его корпуса перед самым основанием хвостового плавника. Этот тип, впервые оформляющийся на литых «ассах» середины IV в. до н. э., вскоре получил завершенную и выразительную форму на серебряных и золотых статерах. Изображение в дальнейшем упрощается и приближается к схеме, и если на «ассах» этот процесс не успел проявиться с полной отчетливостью, то уже к концу IV в. до н. э. ольвийский геральдический тип эмблемы приобретает на статерах геометрическую сухость и безжизненность: маховые перья крыльев орла моделируются в виде слегка изогнутых или прямых валиков, кроющие превращаются в точки, веретенообразный дельфин становится похожим на рыбу. Несколько более своеобразное и небрежное изображение этого типа находим в III в. до н. э., а затем он возрождается уже в римское время. Сначала на мелкой меди второй четверти I в. н. э. этот тип воспроизводится довольно тщательно, но при выпуске редких сестерциев последнего десятилетия того же века он окончательно превращается в довольно грубую схему. Однако на дупондиях времени Флавиев появляется еще одна оригинальная разработка того же сюжета — орел с обращенной вперед головой и с небольшими приподнятыми крыльями стоит на более или менее стилизованном дельфине. Такой вариант быстро деградирует и обнаруживает черты варваризации художественно-изобразительных средств.
Касаясь происхождения и значения эмблемы трех припонтийских городов, необходимо подчеркнуть, что было бы затруднительно согласиться с утверждениями, что Истрия либо даже Истрия и Сипопа заимствовали свою эмблему от ольвиополитов. Даже если признать, что ольвийские «ассы» с крестообразно распластанным в поле орлом несколько древнее синопских драхм и серебряных монет Истрии, то и в этом случае нельзя говорить о подражании или копировании, поскольку общая для трех городов эмблема с самого начала получила в каждом из них самостоятельное художественное оформление. К тому же в Синопе монетное изображение орла и дельфина известно и раньше выпуска вышеописанных драхм с головой нимфы — по крайней мере со времени образования Афинского морского союза, а
не исключено, что даже с конца VI в. до н. э. здесь чеканились драхмы архаического облика, на аверсе которых дельфин изображен вместе головой орла. С другой стороны, однажды созданный синопскими мастерами сюжетный тип эмблемы — орел с поднятыми крыльями, атакующий дельфина,— оставался в
дальнейшем неизменным в своей основе и перешел в таком виде на монеты Истрии и Ольвии, причем ольвиополиты использовали и разработанный истрийскими монетариями тип орла со сложенными крыльями, клюющего свою добычу. Поэтому если позволительно все же говорить об основном очаге, где впервые появился занимающий нас сюжет, то следует прежде всего иметь в виду Синопу.
В самом деле, уже в VI—V вв. до н. э. Сипопа была крупным центром производства и торговли. Многочисленные находки синопских амфор и черепиц в Ольвии достаточно известны, и нужно лишь добавить, что сюда из Синопы поступали также терракотовые архитектурные украшения и особый сорт красной краски. Поступление синопских товаров в Истрию было вначале не столь значительно и массовое проникновение масла и вина из Синопы в Истрию наблюдается лишь в эллинистическое время, когда в Ольвии, напротив, можно констатировать некоторое ослабление синопского импорта. Однако ведущая роль Синопы во взаимосвязях с Северо-Западным Причерноморьем подтверждается эпиграфическими данными. Среди ранних ольвийских надписей имеется ателия синопского купца второй четверти V в. до н. э., а в другом, к сожалению, неизданном и сильно фрагментированном документе нескольким синонским гражданам (по-видимому, двум братьям) предоставляется, помимо обычных льгот, нигде более не предусмотренное декретами ольвиополитов об иноземцах право приобретения земельных участков (третья четверть V в. до н. э.).
Архаические драхмы Синопы представляют интерес также и тем, что и на самых ранних, и па более поздних монетах голова орла и дельфин изображены порознь, без всякой сюжетной связи между ними. С другой стороны, на монетах всех трех городов орел и дельфин являются также самостоятельными типами.
В Синопе и в Истрии такие изображения редки, но в Ольвии очень распространены — в догетское время дельфины фигурируют на золотых, серебряных и бронзовых монетах. В римское время этот тип повторяется лишь однажды, но зато на золотых монетах царя Фарзоя и на городской меди появляется орел, приобретающий в конце концов облик римского легионного знака. Все это убеждает нас в правильности вывода, что смысл
городской эмблемы заключается не в сюжетной связи между дельфином и орлом, то есть не в сцене охоты, а в самих ее участниках как таковых. Поэтому прежде чем говорить о значении занимающей нас эмблемы надлежит выяснить характер каждого из ее компонентов.
При таком подходе к монетным изображениям Синопы, Истрии и Ольвии трудно отрешиться от
сопоставления дельфина с Аполлоном, главным божеством Милета и его колоний. Этот бог почитался в прибрежных ионийских городах прежде всего как покровитель мореплавания и в этом своем качестве именовался Дельфинием. Во многих центрах греческого мира отмечались особые празднества — Дельфинии, а в календарях существовал даже соответствующий месяц. Посвященные Аполлону Дельфинию храмы, алтари и священные участки либо рощи тоже называли Дельфиниями. Подобный священный участок (темен) обнаружен в Милете рядом с рыночной площадью, около так называемой Львиной бухты. Он существовал по крайней мере с VI в. до н. э., а двумя столетиями позже был перестроен.
Как покровитель мореплавания и защитник мореходов
Аполлон Дельфиний первоначально сам представал в образе дельфина— предполагалось, что именно в таком виде бог проложил священный путь к Дельфийскому храму. Поэтому дельфины, сообразительность которых не ускользнула от наблюдательности древних народов, рассматривались как священные животные, связанные с морскими божествами. Поздние античные ученые провозгласили дельфина
царем обитателей морских глубин, а в легендах, поэзии и изобразительном искусстве ему отводили почетное место. Жизнерадостность дельфинов, их веселые игры, любопытство, способность проявлять при известных обстоятельствах интерес к музыке рано возбудили фантазию греков, и дельфинам стали приписывать спасение потерпевших кораблекрушение моряков, вынесение на берег утопленников, помощь в делах любви и многое другое. Особо следует упомянуть, что но поведению дельфинов рыбаки предсказывали погоду, и для суеверных умов это представлялось проявлением особой заботы этих животных о людях. Поэтому дельфинов охотно изображали скульпторы, вазописцы, ювелиры, косторезы, монетные мастера, изготовители амулетов и т. п.
Если в Милете культ Апполлона Дельфиния являлся первоначально главным государственным культом и айсимнеты союза мольпов — древнего объединения почитателей этого божества — являлись городскими эпонимами, то вполне естественно, что следы этого культа обнаруживаются и во многих милетских апойкиях. Из их числа наибольшее количество материалов сохранилось в Ольвии. До недавнего времени о почитании здесь Аполлона Дельфиния можно было судить лишь на основании надписей эллинистического времени но положение резко изменилось в результате раскопок послевоенных десятилетий. Установлено, что уже в последней четверти VI в. до н. э. в священной роще, располагавшейся в центре ольвийского темена, совершались священнодействия, связанные с культами Аполлона Дельфиния, Зевса и Афины. В начале V в. до н. э. за счет сокращения рощи было выделено место для строительства монументального храма Аполлона Дельфиния, в конце следующего века этот храм был перестроен и просуществовал, по-видимому, до подчинения Ольвии скифами около середины II в. до н. э. Найденные в немалом количестве фрагменты лапидарных посвятительных надписей, многочисленные обломки сосудов, также посвященных некогда Аполлону Дельфинию или просто Дельфинию, не позволяют сомневаться в том, что с самых ранних времен почитание этого божества занимало ведущее место в религиозных верованиях ольвиополитов. В самом деле, в V в. до н. э. в Ольвии, как и в Милсте, эпонимами были айсимнеты мольпов, а в эллинистическое время — жрецы Аполлона, скорее всего того же Дельфиния. Впрочем, Аполлон почитался в Ольвии и как Врач, а в римское время — как Простат (Предстоятель) города и его защитник перед врагами.
Ольвийская нумизматика не дает прямых указаний на культ Аполлона Дельфиния, и в тех случаях,
когда мужская безбородая голова помещается на монетах с изображениями лучника, лука, горита или лиры, осторожность заставляет видеть в ней просто Аполлона.(посмотрите на пост выше- две дамы сидят над квадратным основанием, а выше изображен мужчина с венком) Но в тех случаях, когда такая голова находится с изображением дельфина либо городской эмблемы, представляется вероятным (по крайней мере для монет догетского периода), что ольвийские мастера хотели изобразить именно Аполлона Дельфиния, атрибутом и олицетворением которого являлся дельфин. Сложнее определить, сохранило ли изображение дельфина в качестве самостоятельного типа или в составе городской эмблемы то же значение и в римское время — надписи той эпохи упоминают всегда только Аполлона Простата, и многочисленные изображения головы или целой фигуры Аполлона на монетах этого времени воспроизводят скорее всего образ божественного Предстоятеля ольвиополитов, храм которого находился в это время на территории Верхнею города.
Культ Аполлона занимал ведущее место и среди культов Истрии, где он почитался не как Дельфиний, а как Врач. Здесь еще в конце V в. до н. э. воздвигались лапидарные посвящения этому богу, жрецы которого были городскими эпонимами и сохранили эту роль до I в. до н. э. Существовал в Истрии и храм Аполлона Врача, неоднократно упоминаемый эпиграфическими документами. На монетах Истрии также помещали голову Аполлона в лавровом венке или статую восседающего на омфале бога, а в римское время на монетах воспроизводится статуя Аполлона, стоящего у колонны с лирой в руках. В Синопе культ Аполлона также надежно засвидетельствован монетными изображениями, среди которых находим архаическую статую стоящего бога, его голову в лавровом венке и статую сидящего Аполлона, подобно на монетах Истрии. Наличие в Синопе личного имени Дельфиний позволяет предположить, что Аполлон носил в Синопе это культовое имя.
Считая дельфина на монетах Ольвии, Истрии и Синопы атрибутом Аполлона, мы не имеем оснований не связывать отдельно взятое изображение орла с другим важнейшим культом
Милета и его колоний, а именно с культом Зевса. Орел с древнейших времен рассматривался греками как священная птица бога-громовержца, который первоначально сам мыслился в образе могучего орла. В олимпийской мифологии орел выступает как переносчик зевсовых перунов и выполняет роль посланца главы богов, являясь его посредником во взаимоотношениях со смертными. Поэтому изображение орла было очень распространено в греческом мире и являлось, в частности, одним из излюбленных монетных типов.
Культ Зевса существовал во всех уголках греческой ойкумены и для нас существенно, что в Милете его алтарь находился па территории Дельфиния — это указывает на тесную связь обоих культов. В Ольвии храм Зевса также находился в пределах темена, западнее храма Аполлона Дельфиния. Его обнаруженные остатки относятся к III в. до н. э., но немалое число ранних граффити с вотивными надписями говорит о том, что святилище Зевса существовало па том же месте в VI—V в. до н. э. Это же подтверждают и фрагменты лапидарных посвящений Зевсу и Афине. В эллинистическое время Зевс почитался ольвиополитами как Сотер, Элевтерий и Басилевс, а в римское время его именуют Ольбием («подателем благ») и Полиархом («владыкой города»). Зевс становится в послегетской Ольвии главным божеством, в его храме хранились документы и проходили заседания совета. Поэтому вполне естественно, что на монетах I—III вв. н. э. можно отыскать голову и статую восседающего на троне Олимпийца.
Зевс занимал почетное место и в пантеоне Истрии, где он назывался Полиэем, и выступал в роли покровителя и защитника города. Среди обнаруженных на священном участке руин его святилища найдены многочисленные керамические посвятительные надписи, но на истрийских монетах нет изображений Зевса. В Синопе, напротив, на меди времени Митридата Евпатора воспроизводится голова этого бога, а на монете Септимия Севера мы встречаем изображение статуи восседающего па троне Зевса. Известен и эпиграфический документ,свидетельствующий о почитании Зевса гражданами Синопы.
Возращаясь к истолкованию значения эмблемы трех припонтийских городов, мы находим в научной литературе ряд предположений но этому поводу. Б. Пик и некоторые румынские нумизматы рассматривали изображение орла и дельфина на истрийских монетах просто как натуралистическую сцену из жизни животного мира черноморского побережья, придавая типу, таким образом, локально-коммеморативный смысл. Эту точку зрения воспринял Дж. Хинд, полагающий, что такое изображение естественно для причерноморского города и указывает на его морские связи. Не отрицая верности последнего наблюдения, следует подчеркнуть, что жанровые сценки из жизни природы попали в поле зрения изготовителей монет лишь в позднее время, а причина одновременного или почти одновременного появления аналогичной сцены на монетах трех разных городов Причерноморья и полного отсутствия аналогичных изображений в городах греческой метрополии остаются невыясненными. Между тем единственным центром, на монетах которого можно отыскать близкий мотив, является Кизик. Однако видеть в его широко распространенных статерах источник, предоставивший мастерам трех причерноморских городов материал для заимствования, довольно затруднительно. Не говоря о том, что на кизикипах в лапах орла находится не дельфин, а
тунец, символ этого города, необходимо принять во внимание, что эмблема на электре Кизика представлена в синопском, одном из истрийских и в одном из ольвийских вариантов, так что гораздо вероятнее, что в поисках образцов для постоянно сменяющихся типов своих монет кизикские мастера обращались к изображениям па монетах своих торговых контрагентов.
Отказываясь от наивно натуралистического объяснения эмблемы Истрии и других двух городов, мы не видим основания соглашаться и с той астрально-календарной теорией происхождения ольвийской эмблемы, которую выдвинул В. В. Голубцов. Против этого предположения говорит и чрезвычайная редкость подобных изображений на ранних монетах греческого мира, и то обстоятельство, что В. В. Голубцов произвольно и неверно рассматривает значение типов на привлеченных им в качестве аналогии римских монетах. Не лучше обоснованы и другие догадки ученых, искавших для объяснения смысла эмблемы принонтий-ских городов чисто политические мотивы. Указывали на «симпатии» Истрии к её «милетским сестрам», то есть к Ольвии и Сино- пе и на то, что рассматриваемая эмблема представляет символ морского могущества Синопы, и даже пытались усмотреть в ней стремление неких местных черноморских мореходов из числа аборигенных племен прославить свои победы над ионийскими мореплавателями.
Более верный путь избрали, как представляется, ученые, которые стремились раскрыть сакральное значение рассматриваемой эмблемы. К сожалению, в этом направлении дело не пошло далее верного сопоставления одной ее части — дельфина — с Аполлоном. В самом деле, трудно было бы согласиться с тем, что на монетах Синопы, Истрии и Ольвии следует видеть иллюстрацию к преданию о Нисе, преследовавшем в виде орла свою дочь, и рассматривать этот не получивший широкой известности легендарный эпизод в качестве одного из древнейших солярных мифов человечества.
Допуская правильность религиозно-культового объяснения эмблемы трех припонтийских городов, не следует забывать, что в своем первоначальном виде она состояла из двух самостоятельных элементов, которые были в дальнейшем объединены в одну композицию. Если прибегнуть к специальной терминологии, следовало бы сказать, что монеты Синопы, на которых процесс формирования сюжетной эмблемы прослеживается в наиболее чистом виде, дают пример перехода от религиозно-мифологического комплекса интерполяции к комплексу компиляции, в котором объединение исходных элементов получает мотивацию и находит монолитное изобразительное воплощение, отличаясь «нераздельным единством всей своей идеи и трудно анализируемой художественной цельностью». Если учесть при этом тесную связь между культами Зевса и Аполлона, атрибутами которых соответственно являются орел и дельфин, можно, как представляется, видеть в городской эмблеме Синопы, Истрии и Ольвии художественно-культовый комплекс,
содержащий достаточно ясный намек па двух главных богов, пользовавшихся особенным почитанием в Милете и его колониях. Не приходится считать решающим доводом против такого предположения тот факт, что дельфин, рассматриваемый как атрибутивный рудимент Аполлона, находится в составе эмблемы в лапах орла, который иногда клюет его в голову. Пример Кизика (чтобы ограничиться одним близким примером) убедительно показывает, что священный городской символ (в этом случае тунец), нисколько не теряя своего достоинства, попадает то в лапы орла, то в руки человеческих или чудовищных фигур, не говоря о том, что он очень часто выступает в скромной роли подножия, на котором непринужденно располагаются люди, мифологические персонажи, животные и даже разыгрываются целые сценки. Не следует забывать и о том, что в Ольвии и в Истрии получили распространение такие варианты эмблемы, на которых голова птицы композиционно не связана с дельфином и даже повернута назад, так что все изображение приобретает орнаментально-геральдический характер и теряет смысл охотничьей сцены. Поэтому было бы неосторожно усматривать в эмблеме припонтийских городов скрытый намек на приниженное положение дельфина или представляемого им божества по сравнению с орлом или стоящим за ним богом. Если древние народы видели в орле повелителя пернатых, то дельфин рассматривался как владыка обитателей моря.
Сакральный характер эмблемы причерноморских полисов находит подтверждение и в том, что ее сюжет получил широкое распространение за пределами их территории. Важная роль принадлежала в этом отношении не только серебряным монетам Истрии и Синопским амфорам, но и изделиям ольвийских бронзовых и ювелирных мастерских, находившим спрос у варварской знати и сопровождавшим ее представителей в их последний путь. Литые бронзовые украшения узды, найденные в кургане Золотая горка близ Майкопа (рис. 2, 1) и в одном из Семибратних курганов, воспроизводят тип орла с прижатыми к корпусу крыльями, держащего в лапах рыбу. Такой же орел, но с поднятыми крыльями, изображен на серебряной обивке ритона, обнаруженного в одном из курганов в устье Дона и на прямоугольных золотых бляшках из кургана у с. Пастерское в Среднем Поднепровье (рис. 2, 2).
С различной степенью стилизации этот мотив повторяется и развивается на бляшках из других погребальных комплексов — из кургана близ Звенигорода на Киевщине, из Завадской могилы на Днепропетровщине , из Частых курганов под Воронежем (рис. 2, 3), из знаменитого кургана Куль-Оба в Восточном Крыму (рис. 2, 4), и можно полагать, что в VI— IV вв. до н. э. он был хорошо знаком населению Скифии. В дальнейшем изделия с этим сюжетом проникают далеко на Запад. Круглая серебряная бляшка (брактеат) с орлом и рыбой происходит из Мекленбурга, где она была встречена с римскими предметами первых веков н. э. Такой же орел с рыбой в лапах является основным элементом орнамента на золотом ритоне, найденом в Шлезвиг-Голыштейне и датируемом приблизительно 200 г.н.э. (рис. 2, 5) Наконец, в своем первоначальном гиде — орел и дельфин в круглом медальоне — этот мотив украшает краснолаковые чаши, происходящие из мастерских римской Галлии (рис. 3).
?
Все это дает основание предполагать, что сокровенный смысл эмблемы припонтийских ионийских центров был доступен мировоззрению окружавшей их этнической среды.
Могучая хищная птица — воплощение неба и воздушной стихии, «верхнего мира» индоевропейской мифологии, держащая в лапах «хозяина» вод, олицетворение «нижнего мира», изображаемое вдали от морских побережий не в виде неизвестного здесь дельфина, а в образе рыбы, представляет собой один из важнейших космологических символов древних народов Евразии, не чуждый в свою очередь, как можно догадываться, и религиозному сознанию эллинского мира.
Взято из книги
Нумизматика античного Причерноморья
Вход
Регистрация
Блоги
FAQ
Поиск
